Неточные совпадения
Скажи: которая Татьяна?» —
«Да та, которая грустна
И молчалива, как Светлана,
Вошла и
села у окна». —
«Неужто ты влюблен в меньшую?» —
«А что?» — «Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет,
Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая
лунаНа этом глупом небосклоне».
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал.
Ушли.
Луна светила в открытое окно. Лидия, подвинув к нему стул,
села, положила локти
на подоконник. Клим встал рядом. В синеватом сумраке четко вырезался профиль девушки, блестел ее темный глаз.
Рыбак и витязь
на брегах
До темной ночи просидели
С душой и сердцем
на устах —
Часы невидимо летели.
Чернеет лес, темна гора;
Встает
луна — все тихо стало;
Герою в путь давно пора.
Накинув тихо покрывало
На деву спящую, Руслан
Идет и
на коня
садится;
Задумчиво безмолвный хан
Душой вослед ему стремится,
Руслану счастия, побед,
И славы, и любви желает…
И думы гордых, юных лет
Невольной грустью оживляет…
…Ночь, ярко светит
луна, убегая от парохода влево, в луга. Старенький рыжий пароход, с белой полосой
на трубе, не торопясь и неровно шлепает плицами по серебряной воде, навстречу ему тихонько плывут темные берега, положив
на воду тени, над ними красно светятся окна изб, в
селе поют, — девки водят хоровод, и припев «ай-люли» звучит, как аллилуйя…
Лозищанин вздохнул, оглянулся и
сел на скамью, под забором, около опустевшего вокзала.
Луна поднялась
на середину неба, фигура полисмена Джона Келли стала выступать из сократившейся тени, а незнакомец все сидел, ничем не обнаруживая своих намерений по отношению к засыпавшему городу Дэбльтоуну.
Село стояло
на пригорке. За рекою тянулось топкое болото. Летом, после жарких дней, с топей поднимался лиловатый душный туман, а из-за мелкого леса всходила
на небо красная
луна. Болото дышало
на село гнилым дыханием, посылало
на людей тучи комаров, воздух ныл, плакал от их жадной суеты и тоскливого пения, люди до крови чесались, сердитые и жалкие.
Так пели девы.
Сев на бреге,
Мечтает русский о побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река…
Меж тем, померкнув, степь уснула,
Вершины скал омрачены.
По белым хижинам аула
Мелькает бледный свет
луны;
Елени дремлют над водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.
Он проснулся уже ночью:
луна озаряла его комнату. Он взглянул
на часы: было без четверти три. Сон у него прошел; он
сел на кровать и думал о похоронах старой графини.
Бер взял ее руки и молча подвел ее к окну:
луна совсем
садилась; синее небо подергивалось легкою предрассветною пеленою, и
на горизонте одиноко мерцала одна утренняя звезда.
Я ушел к себе,
на чердак,
сел у окна. Над полями вспыхивали зарницы, обнимая половину небес; казалось, что
луна испуганно вздрагивает, когда по небу разольется прозрачный, красноватый свет. Надрывно лаяли и выли собаки, и, если б не этот вой, можно было бы вообразить себя живущим
на необитаемом острове. Рокотал отдаленный гром, в окно вливался тяжелый поток душного тепла.
Долгое время оба — и бедный жид, и чертяка — лежали
на плотине совсем без движения.
Луна уже стала краснеть, закатываться и повисла над лесом, как будто ожидала только, что-то будет дальше.
На селе крикнул было хриплый петух и тявкнула раза два какая-то собака, которой, верно, приснился дурной сон. Но ни другие петухи, ни другие собаки не отозвались, — видно, до свету еще было порядочно далеко.
Бритые гранды, которых я застал в зале государственного совета великое множество, были народ очень умный, и когда я сказал: «Господа, спасем
луну, потому что земля хочет
сесть на нее», то все в ту же минуту бросились исполнять мое монаршее желание, и многие полезли
на стену, с тем чтобы достать
луну; но в это время вошел великий канцлер.
У меня явился какой-то дьявольский порыв — схватить потихоньку у них этого Освальда и швырнуть его в море. Слава богу, что это прошло. Я ходил-ходил, — и по горе, и по берегу, а при восходе
луны сел на песчаной дюне и все еще ничего не мог придумать: как же мне теперь быть, что написать в Москву и в Калугу, и как дальше держать себя в своем собственном, некогда мне столь милом семействе, которое теперь как будто взбесилось и стало самым упрямым и самым строптивым.
Глаза его, полные слез, были устремлены
на луну, готовую
сесть, а в груди разливалась большая скорбь.
— Идиллия! — сказал он. — Поют и мечтают
на луну! Прелестно, клянусь богом! Можно мне
сесть с вами и помечтать?
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже спящего, стесняло ее. Выйдя
на палубу, она невольно
села на то же самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки, похожие
на пушистые комки ваты, набегали
на светлый круг
луны и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием. Печальные, низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
Анна Петровна (
садится). Прелесть, что за погода! Чистый воздух, прохлада, звездное небо и
луна! Жалею, что барыням нельзя спать
на дворе под небом. Когда я была девочкой, я всегда летом ночевала в саду.
В стороне от больших городов,
Посреди бесконечных лугов,
За
селом,
на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при
луне,
Церковь старая чудится мне,
И
на белой церковной стене
Отражается крест одинокий.
— Нет, ты посмотри, что за
луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда! Ну, видишь? Так бы вот
села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, — туже, как можно туже, — натужиться надо, и полетела бы. Вот так!
Около тропы лежала большая плоская базальтовая глыба. Я
сел на нее и стал любоваться природой. Ночь была так великолепна, что я хотел запечатлеть ее в своей памяти
на всю жизнь.
На фоне неба, озаренного мягким сияньем
луны, отчетливо выделялся каждый древесный сучок, каждая веточка и былинка.
Мы шли по белой дороге, Я и Моя тень, останавливались и снова шли. Я
сел на камень при дороге, и черная тень спряталась за моей спиною. И здесь великое спокойствие снизошло
на землю,
на мир, и моего холодного лба коснулся холодный поцелуй
луны.
Зато и сам Альтанский не чинился со мною — и в то время, как употреблял меня вместо отдыха
на побегушки и ставленья самовара, он сам
садился к окну и при свете сумерек или при слабом блеске
луны царапал в моей тетради мысли, которые хотел водворить в душе моей, чтобы поставить меня «господином, а не рабом жизни».
Солнце
село и
на смену ему
на небо выплыла полная круглая
луна. В августе ночи наступают рано и немудрено поэтому, что в девятом часу вечера в усадьбе было темно. Только серебристые лучи месяца обливали своим бледным светом и зеленую рощу, и далекие нивы, и зеркальную поверхность пруда.
Из трактира мы пошли к церкви и
сели на паперти в ожидании кучера. Сорок Мучеников стал поодаль и поднес руку ко рту, чтобы почтительно кашлянуть в нее, когда понадобится. Было уже темно; сильно пахло вечерней сыростью и собиралась восходить
луна.
На чистом, звездном небе было только два облака и как раз над нами: одно большое, другое поменьше; они одинокие, точно мать с дитятею, бежали друг за дружкой в ту сторону, где догорала вечерняя заря.
— Нет, ты посмотри, чтó за
луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот
села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, — туже, как можно туже, — натужиться надо и полетела бы. Вот так!